Нередко между пациентом и психоаналитиком заключалось своего рода джентльменское соглашение – ведь, по сути, никто из этих двоих вовсе не стремился испытывать потрясение от принципиально нового опыта: их обоих вполне удовлетворяли незначительные «улучшения». Оба они бессознательно были признательны друг другу за то, что не допускают полного раскрытия «коллизий» бессознательного, пользуясь термином Р.Д. Ланга (R.D. Laing). Пока пациент приходит, выговаривается и платит, а психоаналитик выслушивает и «интерпретирует», – правила игры соблюдаются, и против такого расклада оба не возражают. Более того, сам факт наблюдения у психоаналитика зачастую используется для того, чтобы избежать пугающих, но неизбежных фактов жизни – необходимости принимать решения и рисковать. Когда же не было возможности уклониться от затруднительного или даже драматического решения, дурная привычка к психоанализу трансформировала реальный конфликт в «невротический», который требовал «дальнейшей аналитической проработки» и который «прорабатывался» порой до тех пор, пока требовавшая усилий ситуация сама собой не разрешалась. Пациенты по большей части не требовали от психоаналитика особого напряжения сил, да и он их тоже не «напрягал». Участники подобного «джентльменского соглашения» подсознательно не хотели углубляться в сложность проблемы, чтобы никоим образом не раскачать лодку своего безмятежного существования. К тому же многие психоаналитики, все больше убеждавшиеся, что недостатка в пациентах у них не будет, стали проявлять нерадивость в безоговорочной уверенности, что спрос на их услуги обеспечит им высокую рыночную стоимость. Ощущая за спиной поддержку могущественной и престижной Международной психоаналитической ассоциации, многие, совершив ритуальный переход от приема в члены до церемонии вручения свидетельства, посчитали, будто обладают истиной в последней инстанции. В мире, где величие и мощь Организации выступают гарантами подобной «истины», они всего лишь следовали сложившейся практике.

Можно ли считать, что все описанное здесь свидетельствует о том, что психоанализ не внес изменений в жизнь людей? Что он скорее самоцель, нежели средство достижения цели? Никоим образом – речь здесь идет о злоупотреблениях психотерапией со стороны некоторых практикующих врачей и их пациентов, а вовсе не о серьезной, успешно осуществляемой работе. Безусловно, поверхностное отрицание терапевтических успехов, достигнутых психоанализом, гораздо больше свидетельствует о трудностях модных авторов в осмыслении сложных вещей, которыми оперирует психоанализ, чем о самом психоанализе. Критика со стороны людей, имеющих в этой области небольшой опыт или не имеющих его вовсе, не может оспорить свидетельства психоаналитиков, обследовавших большое число людей и избавивших их от недугов. Многие пациенты ощутили прилив новых жизненных сил и обрели способность радоваться, что стало возможно лишь с помощью психоанализа. Разумеется, есть и те, кому психоанализ не помог, есть и те, у кого произошли хотя и незначительные, но вполне реальные изменения, но здесь не место для подробного разбора терапевтических успехов психоанализа.

Неудивительно, что многих привлекло обещание более скорых и дешевых методов лечения. Психоанализ открыл возможность облегчать страдания с помощью профессионалов. С изменением методов психоанализа, увеличивших эффективность и сокращение сроков терапии [3] , а также введение групповых занятий с учетом интересов тех, кто не имеет достаточно средств для длительных ежедневных сеансов, новые способы не могли не стать весьма привлекательными и неизбежно переманивали к себе многих потенциальных пациентов [4] .

До сих пор я затрагивал лишь наиболее очевидные, лежащие на поверхности причины кризиса психоанализа: злоупотребление психоанализом многочисленными практикующими врачами-психоаналитиками и самими пациентами. Для разрешения кризисного состояния, хотя бы на данном уровне, потребовался бы более строгий подход к профессиональным качествам психоаналитиков и действительным нуждам пациентов.

От внешних проявлений перейдем к рассмотрению более глубокого кризиса, в котором оказался психоанализ.

Каковы же причины этого более глубокого кризиса?

Уверен, что основная причина кроется в превращении психоанализа из радикальной теории в теорию конформистскую. Исходно психоанализ был теорией радикальной, проникающей в глубины подсознания, освободительной. Постепенно он утратил эту особенность и закоснел. Оказавшись неспособным развиваться теоретически в соответствии с социальной ситуацией, сложившейся после Первой мировой войны, он ушел в конформизм и сосредоточился на собственной респектабельности.

Самым творческим и радикальным достижением теории Фрейда было учение об иррациональном – теория бессознательного. Как заметил сам Фрейд, это было продолжением работы Коперника и Дарвина (я бы добавил сюда Маркса): один разрушил иллюзорное представление о месте нашей планеты в космосе, другой – о месте человека в природе и обществе. Фрейд же разрушил последнюю цитадель, все еще остававшуюся неприкосновенной, – человеческое сознание как последнюю данность психического опыта. Он показал, что многое из того, что мы сознаем, не принадлежит реальности, как и многое из того, что представляет собой несомненную реальность, не постигается нашим сознанием. Философский идеализм и традиционная психология подверглись фронтальной атаке, следующий шаг был направлен на получение знания о том, какова же в действительности «философская действительность». (Теоретическая физика со своей стороны сделала решительный шаг в том же направлении, разрушив другую научную достоверность, которая касалась природы материи.)

Фрейд не просто заявил о существовании бессознательных процессов вообще (это сделали до него другие), но наглядно показал на эмпирическом материале, каким образом эти процессы совершаются, продемонстрировал их действие на конкретных и доступных для наблюдения явлениях: невротических симптомах, снах и поступках повседневной жизни.

Теория бессознательного стала одной из наиболее важных основ в нашем познании человека, в нашей способности отличать в поведении человека видимость от реальности. В результате обнаружился новый параметр честности ^{1} , способствующей развитию критического мышления. До Фрейда считалось, что вполне достаточно знать сознательные намерения человека, чтобы судить о нем. После Фрейда этого уже недостаточно, да и на самом деле этого крайне мало. Позади сознания затаилась скрытая реальность – бессознательное – ключ к подлинным намерениям человека. Психоанализ личности (то есть использование психоаналитического подхода при изучении ее поведения) поколебал самые основы традиционных воззрений буржуазной (и не только буржуазной) «респектабельности» во всем их лицемерии и нечистоплотности.

После Фрейда стало невозможно судить о поступках человека по одним лишь его добрым намерениям [5] . Эти добрые намерения, даже если субъективно они были совершенно искренни, подвергались дальнейшему тщательному исследованию: «А что за этим кроется?» Или вернее: «Кто ты на самом деле?» И Фрейд сделал возможным выяснение действительных мотивов и целей поступков.

Однако для теоретической системы Фрейда характерна глубочайшая дихотомия. Тот самый Фрейд, который открыл способ осмысления «ложного сознания» и свойственного людям самообмана, был мыслителем радикалом (хотя и не революционного толка), который в известной мере вышел за рамки своего общества. Он был в некотором отношении критиком общества, особенно в работе «Будущее иллюзии». Но в то же время он разделял предрассудки и философию своего класса и современного ему общества. Бессознательное Фрейда оказалось местопребыванием главным образом вытесненной [6] сексуальности, «искренность» объяснялась пластичностью либидо в детстве, а критика общества ограничивалась проблемами вытеснения сексуальных инстинктов. Фрейд был смелый и радикальный мыслитель в своих великих открытиях, однако реализации их препятствовала его безоговорочная вера в то, что современное ему общество, хотя и совершенно неудовлетворительное, было все же наивысшей формой человеческого развития и не подлежало никаким более или менее существенным усовершенствованиям.